Балетные звезды в Кремле

В Москве завершился «Международный фестиваль балета в Кремле». За шесть лет своего существования он успел стать привычной частью осенней афиши. Его концепция проста: танцовщики из разных стран приезжают выступать в спектаклях театра-хозяина – «Кремлевского балета». Реальная программа каждый год непредсказуема. Звезды с мировым именем соседствуют в ней с почти и совсем неизвестными артистами. Сугубо гостевые выходы в интернациональной классике – с полноценными вводами, которым предшествует разучивание московских редакций, а то и оригинальных постановок. Безвестность при этом отнюдь не подразумевает неталантливости, а качество выступлений не зависит напрямую от времени, затраченного на их подготовку.

Самой именитой гостьей фестиваля 2017 года стала Полина Семионова – ученица московской школы, сразу после выпуска уехавшая в Берлин и сделавшая карьеру за рубежом. Спектакль с ее участием – как главный номер – отложили до середины фестивальной программы, пропустив вперед Марту Петкову и Николу Хаджитанева из Софийской Национальной оперы (они танцевали «Щелкунчик») и артистов театра «Ла Скала» Николетту Манни и Тимофея Андрияшенко.

Станцованная миланцами «Жизель» получилась, по меньшей мере, любопытной. В первом акте на сцену вышли не граф и пейзанка, а очень современные герои – молодой человек из хорошей семьи и девушка из семьи попроще. Встретившись, они принялись вживаться в предлагаемые обстоятельства, но те так и не поддались до конца. Объяснение с оруженосцем, гадание на ромашке, столкновение с Гансом выглядели старательно воспроизводимой, почти не согретой чувством театральной игрой. Отстраненность танцовщиков заставляла обращать больше внимания на технические помарки, не столь заметные у других исполнителей.

История начала складываться ближе к середине спектакля. Современный взгляд на образ Жизели помог Манни просто, без «громких» эффектов, сыграть сцену сумасшествия. Современное ощущение сюжета окрасило в жестокие, а не идиллические тона скорбь, которой предавался на могиле возлюбленной Альберт – Андрияшенко. Оно же отозвалось во всепрощающем сострадании, сквозившем в каждом движении Жизели-виллисы. Окончательно принять эту виллису мешала одна особенность ее танца. По миланской традиции Манни складывала руки не на груди, а ниже, почти на уровне талии. Широкий овал локтей сливался со светлым корсажем и зрительно расширял фигуру, утяжеляя позировки. Только в прыжках – сольных и с поддержкой партнера – балерина преображалась в видение.

«Жизель» с Манни и Андрияшенко еще раз доказала: самобытный актерский подход к материалу способен увлечь вопреки отдельным несовершенствам формы. Следующий фестивальный спектакль – «Баядерка» с Полиной Семионовой – подтвердил другую известную истину: отточенное мастерство восторжествует в любых, даже самых неблагоприятных условиях.

В трех земных картинах балета огромная сцена Кремлевского дворца поглощала жесты артистов и вынуждала их делать лишние переходы. В результате танец смотрелся из зала мелким, пантомима – излишне многословной. Крохотные видео, выложенные в сеть, свидетельствуют: многое невозможно было разглядеть и у Семионовой, каким-то чудом оказавшейся чисто московской Никией, и у ее Солора – премьера Михайловского театра Ивана Зайцева, придерживавшегося традиционного петербургского рисунка роли. Все изменилось в рассчитанных на восприятие дальним планом «Тенях». В них, устремляясь за мечтой, парил над сценой Зайцев. Решительно не знала трудностей Семионова. В долгих обводках адажио она невесомо застывала на кончике носка. В вариации с шарфом крутила три тура в арабеск. Пируэты начинала упругим вскоком на пальцы из плие. Влюбленно склонявшаяся к плечу партнера голова, победительные остановки в позе с поднятой к небу рукой окрашивали ее танец в необходимые лирические и драматические тона.

После «Баядерки» фестиваль продолжился «Дон Кихотом» с Адиарис Альмейдой (Национальный балет Кубы, Балет Римской оперы) и Тарасом Домитро (Театр балета Сан-Франциско). Для закрытия давали «Лебединое озеро». Партию принца Зигфрида в нем исполнил Вадим Мунтагиров – премьер лондонского Королевского балета, танцовщик не менее именитый, чем Семионова. Его партнершей стала совершенно неизвестная у нас Сара Лейн из Американского театра балета.

Миниатюрная брюнетка могла бы сойти за одну из итальянских гастролерш, запечатленных на фотографиях конца XIX века. Движения ног, работа стопы и вообще все, что относится к классическому танцу в узком смысле слова, было у нее, пожалуй, слишком резко очерченным. Но по-детски мягкие, словно покрытые лебяжьим пухом руки и грамотно выстроенные позировки, в которых просматривались одновременно смущение и страх, сообщали героине своеобразное очарование, не похожее на величавую красоту русских Одетт. Отрывистая танцевальная манера Лейн пришлась ко двору в «черном» акте. Ее Одиллия энергично выбрасывала ногу вперед, четко фиксировала аттитюды. Не хватало ей только загадочности. Открытое коварство обмануло бы лишь очень наивного принца. Именно таким неопытным юношей, радостно встречающим каждое событие в жизни, изобразил Зигфида Мунтагиров. Все же, бравурная третья картина балета уступила лирической второй и драматичной четвертой. Не требующая хореографической кантилены, эта последняя картина показала Одетту – Лейн в еще более выгодном свете. Счастливое воссоединение героев завершило спектакль. Вместе с ним закончился и фестиваль.