О Хафизе и Руми

Традиционно поклонники двух (из шести) великих персидских поэтов делятся на два непримиримых войска. Первые очарованы совершенством формы газелей Хафиза, музыка слов которого уносит в неземное королевство. Хафиз, заключивший себя в Ширазе всего, без остатка, бесконечно правил свои стихи, пытаясь достичь совершенства. Вторые трепещут перед одержимостью, безумием, костром, который вспыхнул и сгорел дотла. Мудрость отшельника и скитальца Руми лилась великим потопом и зазвучала из ниоткуда, как голос Джабраиля в пещере Хира, как стон изможденной Сары, бегущей к воде. Природа нашедшего себя, а точнее, вернувшегося к себе Руми, изверглась из небытия, как лава, как накатывающий морской вал, как самый нежный шепот самому любимому Шамсу, тысяча бейтов за один вздох! Страсти, исступление и соприкосновение с божественным приводили его в состояние «сгорающего от любви», которое невозможно вытерпеть тихо. Хафиз старателен и почти совершенен, а Руми – Меджнун, Лейли которого – Шамс. Их знакомство было похоже на столкновение двух звезд, родившее «Сокровищницу тайн» и знаменитое «Я – это ты». Оторванный от Бога в прошлой нереальности, он не смиренно, а страстно жаждет предстоящего vesāl – соединения возлюбленных, расставшихся навсегда. «Я – пылинка в солнечном луче И целое солнце. К пыли я говорю, замри; Солнцу – двигайся вечно» Переводы же персидской поэзии на европейские языки, в частности, русский, дают самое фрагментарное представление. Во-первых, существует огромная и невыразимая другими языками пропасть, разделяющая тысячелетний язык персидской поэзии от современного литературного фарси. Во-вторых, уникальные рифмы и ритм, которые, разумеется, невозможно сохранить в переводах на русский, побуждают некоторых переводчиков к копированию стиля поэтов Серебряного века. И наконец, часто недостоверные и навязчивые, «правильные» переводы эпитетов и "любовных слов" в женском роде, которые неоправданны не только потому, что в персидском языке не существует такой категории, а еще и по причине того, что некоторые «возлюбленные» Хафиза и Руми почти достоверно известны. Таким образом, все вышеназванные причины совершенно определенным образом ведут читателя к ограниченному и даже ложному восприятию таких произведений как любовной или, еще хуже, пейзажной лирики. Только путем изучения многовековой традиции ирфана можно избежать буквальной интерпретации текстов суфийской традиции, где всё – символ и образ.